Жанровое определение, выбранное писателем для своего произведения, - эпопея - предполагает монументальность формы, проблематику общенародной значимости, изображение «субстанционных» (Гегель) событий и исторических коллизий.

«Солнце мертвых» И.С. Шмелева посвящено событиям Гражданской войны в Крыму и лишено, в отличие от традиционной эпопеи, исторической дистанции и монументальности формы. Повествование ведется от первого лица, при этом имя повествователя, как и детали его судьбы, остаются неизвестными читателю. Повествование лишено эпического бесстрастия: оно пронизано прямыми оценками повествователя, включает, например, эмоционально-страстные обращения к разным адресатам, как внутритекстовым, так и внетекстовым, см., например: Тогда я нашел тебя, товарищ моей работы, дубовый пень... Слышал ли ты, старик, как домовито-детски мы толковали, куда бы тебя поставить... 1 - И ты, Лондон гордый, крестом и огнем храни Вестминстерское свое аббатство! Придет день туманный - и не узнаешь себя...

Действие произведения происходит в также остающемся неназванным «беленьком городке с древней, от генуэзцев, башней». Пространство эпопеи, казалось бы, предельно ограничено: ...этот крохотный городок у моря - это ведь только пятнышко на бескрайних пространствах наших, маковинка, песчинка... Текст строится как ряд рассказов, отражающих конкретные впечатления повествователя, и не имеет четко очерченного сюжета: Не будет конца... Жизнь не знает концов, начал...

Только заглавия достаточно автономных глав выделяют отдельные звенья сюжета, указывают на конец, «обрыв», исчерпанность той или иной намеченной в повествовании сюжетной линии, см. например, такие заглавия, как «Игра со смертью», «Миндаль поспел», «Конец Павлина», «Конец Бубика», «Конец Тамарки», «Три! конца». Показательно мнение А. Амфитеатрова: «Не знаю: литература ли "Солнце мертвых"? Ибо более страшной книги не написано на русском языке. Шмелев... только рассказывает день за днем, шаг за шагом "эпопею" своего крымского, обывательского существования в голодный год под большевистским гнетом; - и... страшно! За человека страшно!» 2 На первый взгляд, произведение Шмелева может восприниматься как серия частных документальных или полудокументальных свидетельств о жизни в Крыму людей, застигнутых стихией революции и Гражданской войны. Обратимся, однако, к ключевым словам текста.

Наиболее употребительными в тексте «Солнца мертвых» являются слова солнце - 96 употреблений, умирать и его синонимы! (помирать, погибать) - 117, убивать - 69 и его синонимы (как общеязыковые, так и контекстуальные) - 97 смерть - 36, камень и его производные - 68; пустыня (пустота, пустырь) - 53, кровь - 49 употреблений. Уже перечень наиболее частотных в тексте слов определяет особенности картины мира, изображенного в «эпопее»: это мир, где господствует смерть. «О чем книга И.С. Шмелева? - писал И. Лукаш. - О смерти русского человека и русской земли. О смерти русских трав и зверей, русских садов и русского неба. О смерти русского солнца. О смерти всей вселенной, когда умерла Россия, - о мертвом солнце мертвых» 3 .

Повтор наиболее частотных в произведении слов с семой "смерть" (а они дополняются в тексте и повтором слова мертвый, вынесенного в позицию заглавия 4 , и употреблением других слов, также относящихся к семантическому полю «смерть»: гроб, могила, похороны, конец и др.) определяет целостность текста, максимально обобщает изображаемое в нем, соотносит разные его фрагменты и различные сюжетные линии, эстетически преображает) бытовые наблюдения.

Все персонажи «эпопеи» Шмелева оказываются причастными к Смерти. Они или «умирают» (помирают, погибают), или «убивать ходят», ср.: Закинулся головой, протяжно вздохнул [Кулеш]... и помер. Тихо помер. Так падает лист отживший. - Не знаю, сколько убивают на Чикагских бойнях. Тут дело было проще: убивали т зарывали. А то и совсем просто: заваливали овраги. А то и совсем: просто-просто: выкидывали в море.

И глагол умирать, и глагол убивать последовательно используются в тексте в формах трех времен: настоящего, прошедшего и будущего. Смерть властвует в трех временных измерениях, и ее власти подчинены даже дети, обычно символизирующие будущее: - Мы... Коряка... убьем/ Камнем убьем!.. - крикнул галчонок и погрозил кулачком (глава «На Пустой дороге»).

Смерть в тексте персонифицируется (см., например: Смерть у дверей стоит, и будет стоять упорно, пока не уведет всех. Бледной тенью стоит и ждет!), а сочетаемость глаголов умирать и убивать расширяется, в результате их семантика усложняется: «убивают», например, время, мысли, будущее, день. Расширяется и сфера сочетаемости эпитета мертвый: так, мертвым рисуется море, мертвым представляется уголок сада, см., например: Мертвое море здесь... Съедено, выпито, выбито - все. Иссякло.

Семантическая доминанта текста определяет и характер индивидуально-авторских новообразований смертеныш и день-смерть. Экспрессивно-оценочное существительное смертеныш служит обозначением ребенка: Я видел смертеныша, выходца из другого мира - из мира Мертвых... За мною стоял, смотрел на меня... смертеныш! Это был мальчик лет десяти-восьми, с большой головой на палочке-шейке, с ввалившимися щеками, с глазами страха. На сером лице его беловатые губы присохли к деснам, а синеватые зубы выставили - схватить. С одной стороны, в основе этого слова лежит метафорическая мотивация ("похожий на смерть"), с другой - новообразование явно имеет семантику "детеныш смерти". Человек будущего мира, появляющийся в финальной главе повествования с символическим заглавием «Конец концов», оказывается «смертенышем». Настоящее же повествователя оценивается им как «день-смерть»: В тишине рождающегося дня-смерти понятны и повелительны для меня зовы-взгляды. Составное новообразование день-смерть многозначно и характеризуется семантической емкостью: это и день господства Смерти, и день (жизнь), превращающийся в свою противоположность - смерть, и день памяти о мертвых.

Мир смерти, изображенный в «эпопее» Шмелева, одновременно оказывается миром расширяющейся «пустоты». К ключевым словам повествования, кроме единиц семантического поля «смерть», как уже отмечалось, относятся однокоренные лексические единицы пустырь - пустота - пустыня, образующие текстовое слово образовательное гнездо. Их связь и семантическая близость подчеркиваются самим автором при помощи морфемного повтора, объединяющего, например, соседние абзацы одной главы, см. главу «Там, внизу»:

Иду мимо Виллы Роз. Все - пустыня...

Я иду, иду. Пляжем пустым иду, пустырем... [ 189 ]

Ключевые слова этого семантического ряда обозначают конкретные реалии изображаемого пространства и одновременно выражают в тексте как целом концептуально-фактическую информацию. Мир Смерти становится миром пустыни и душ «пустых».

Художественное пространство «Солнца мертвых» динамично: пустота усиливается в нем постепенно. В первых главах повествования ключевые слова этого ряда выступают еще преимущественно в прямых значениях, затем они приобретают значение символическое. Распространение пустоты подчеркивается в авторских характеристиках: так, глава «Конец Павлина» заканчивается фразой Пустоты все больше, в главе же «Там, внизу» уже всё - пустыня.

«Пустыня» («пустота») связана в тексте и с образом времени. Прошлое оценивается повествователем как борьба с «пустырем», с «камнем». См., например: Я хочу перенестись в прошлое, когда люди ладили с солнцем, творили сады в пустыне. Настоящее же изображается как возвращение пустыни и отказ от исторического прогресса: Я слышу рёвы звериной жизни, древней пещерной жизни, которую знавали эти горы, которая опять вернулась. В торжествующем «древнем» мире, вернувшемся мире «пещерных предков», расширяющаяся пустыня соседствует с «дремучими» лесами, где валит-катит Баба-яга в ступе своей железной, шестом погоняет, помелом след заметает... помелом железным. Шумит-торкает по лесам, метет. Железной метлой метет. Мотив возвращения в «пещерные» языческие времена определяет появление мифологических образов, однако эти мифологические образы проецируются на современную Шмелеву эпоху: мифологический образ «железная метла» Бабы-яги трансформируется в клишированную политическую метафору помести (врагов) железной метлой: Гудит в моей голове черное слово «метлой железной» ? Откуда оно, это проклятое слово? Кто его вымолвил?.. «Помести Крым железной метлой»... Я до боли хочу понять, откуда это?

Оппозиция, в которую вступает ключевое слово «пустыня»: «пустыня» (пустота) - «живая жизнь» - дополняется, таким образом, оппозицией «железо (источник гибели, смерти) - жизнь». Эти оппозиции взаимодействуют: «железная сила», враг естественного, природного начала, обрекает мир на пустоту, угрожает жизни, солнцу.

Высокой степенью многозначности, многомерности выражаемых им смыслов обладает в «эпопее» ключевое слово камень, также связанное с мотивом расширяющейся пустыни. Слово камень, во-первых, регулярно выступает в тексте в прямом значении как обозначение деталей крымского пейзажа, см., например: Ноги избил о камни, выцарапываясь по кручам; Ковыляет по павлиньему пустырю, за балкой, хромая рыжая кляча... Понюхает жаркий камень, отсохшее перекати-поле. Еще ступит: опять камень... Во-вторых, в слове камень, семантика которого в тексте постепенно расширяется, актуализируется сема "бесстрастие": Солнце смеется, невзирая на страдания людей, камень улыбается; ср.: Смотрят на него горы... Я вижу тайную их улыбку - улыбку камня.

В тексте учитывается также общеязыковое переносное значение слов камень, каменный: в контекстах, описывающих мучения, голод и смерть, они выражают такие смыслы, как "бесчувственность" и "жестокость". Традиционная метафора каменное сердце дополняется индивидуально-авторским сравнением: души пустые и сухие, как выветрившийся камень.

Ключевое слово камень сближается в тексте со словом пустыня и служит средством развертывания мотива борьбы с нею. Победа культуры над хаосом и «пещерной дикостью» - это и победа над «камнем», в изображаемом же Шмелевым мире всё «дичает, год за годом уходит в камень». Камень, таким образом, выступает в тексте и как символ одичания, упадка, гибели нравственных начал. Это концептуально значимое слово противопоставляется лексическим единицам «огонь», «свет».

Ключевое слово камень в тексте последовательно метафоризируется. Одна из метафор связана с образом повествователя и подчеркивает ненужность и беспомощность человека в страшном мире смерти и утраты души: Я... Кто такой это - я?! Камень, валяющийся под солнцем. С глазами, с ушами - камень.

Слово камень, как мы видим, характеризуется семантической диффузностью, наложением и взаимодействием разных смыслов. Употребляясь как символ, оно достигает высокой степени обобщения: Звери, люди - все одинаковые, с лицами человечьими, бьются, смеются, плачут. Выдернутся из камня - опять в камень (глава «Праведница-подвижница»). При этом слово-символ камень носит амбивалентный характер: камень в тексте не только знак одичания, утраты сострадания, милосердия и достоинства, но и знак спасения. «Камень» может быть «ясным», «благодатным»: Я благодарно смотрю на горы, затянувшиеся жаркой дымкой. Они (выделено И.С.Шмелевым. - Н.Н.) уже там теперь! Благодатный камень!.. Хоть шестеро жизнь отбили!

Таким образом, ключевое слово камень обладает концептуальной значимостью и выражает в тексте «Солнца мертвых» различные противопоставленные друг другу смыслы: твердость и надежность камня могут служить антитезой разрушению, упадку, одичанию, жестокости и смерти. Однако именно последние смыслы доминируют в семантической композиции «эпопеи». В одной из ее последних глав появляется совмещенный образ камня-тьмы: объединение именно таких компонентов актуализирует в первом из них семы "мрак", "разрушение", "одичание", при этом в соседнем абзаце текста вновь появляется ключевое слово-символ пустыня: Камень забил Огонь. Миллионы лет стоптаны! Миллиарды труда сожрали за один день/ Какими силами это чудо? Силами камня-тьмы. Я это видку, знаю. Синей Кастели нет: черная ночь-пустыня...

Ключевое слово, как мы видим, - это лексическая единица, разные значения которой одновременно реализуются в тексте, при этом в нем обязательно актуализируются и ее деривационные и ассоциативные связи.

Особое место в семантической структуре текста занимает ключевое слово солнце, вынесенное в позицию заглавия и включенное в оксюморонное сочетание со словом мертвых. Оно прежде всего выступает в своем прямом значении, однако для организации текста более важны «приращения смысла», его семантические преобразования. Солнце в «эпопее» Шмелева олицетворяется: в метафорах, включающих это ключевое слово, регулярно используются антропоморфные характеристики (солнце обманывает, смеется, помнит и др.). Солнце, с одной стороны, источник света, тепла и соответственно жизни, с другой стороны, оно, как и камень, бесстрастно взирает на муки людей (отметим параллель смех солнца - улыбка камня).

Движение солнца определяет в «эпопее» отсчет времени, см. образ солнце-часы. Течение времени воспринимается персонажами «Солнца мертвых» через смену дня и ночи, через закаты и восходы. Возвращение «древнего» Хаоса связано с установлением в мире циклического времени, воплощением которого и является «солнце».

Солнце изображается в «эпопее» и как божественное око, взирающее на мир, это символ божественного света, с ним связываются представления о высших ценностях, утраченных в «пещерной» жизни: Не могу еще превратиться в камень! С детства еще привык отыскивать Солнце Правды (выделено И.С.Шмелевым. - Н.Н.). Где Ты, Неведомое? Какое Лицо Твое? (глава «Волчье логово»). В распадающемся мире, где горы и море только «экран ада», солнце остается единственным средоточием памяти обо всем бывшем на земле: Приглядывается солнце, помнит: Баба-яга в ступе своей несется, пестом погоняет, помелом след заметает... Солнце все сказки помнит... Вбирает в себя. Время" придет - прочтется (глава «Про Бабу-ягу»). С образом солнца связан, как мы видим, план будущего.

Ключевое слово солнце, служащее символом света, в «эпопее» Шмелева приобретает, однако, и противоположные смыслы: солнце может утрачивать свой традиционный атрибут - золото - Щ характеризоваться метафорами олово, жесть. Источник тепла в мире смерти оказывается холодным и пустым, ср.: Ну, покажи свои глазки... Солнце! И в них солнце... только совсем другое - холодное и пустое. Это солнце смерти. Как оловянная пленка - твои глаза, и солнце в них оловянное, пустое солнце (глава «Что уби-- вать ходят»,); И вот выглянет на миг солнце и выплеснет бледной жестью... воистину - солнце мертвых! Самые дали плачут (глава «Хлеб с кровью»). Образ «погасающего» солнца, солнца «уходящего», «идущего к закату», в последних главах повествования связан с темой смерти, овладевшей одичавшим миром.

Итак, образ солнца в «эпопее» Шмелева, как и образ камня, амбивалентен. Противопоставление смыслов, им выражаемых, разграничивает два ключевых словосочетания, употребляемых в тексте: солнце смерти и солнце мертвых (заглавие произведения). «Солнце смерти» - солнце «холодное», «пустое», «оловянное», солнце, «смеющееся» над страданиями людей и предвещающее новые смерти с началом дня, наконец, это солнце, которое «погасает», покидая вернувшуюся в Хаос землю; «Солнце мертвых» - божественное око, источник света и жизни, сохраняющий па-. мять об ушедших. Не случайно в последней главе произведения повествователь обращается к Символу веры: Весна... Золотыми ключами, дождями теплыми, в грозах, не отомкнет ли она земные недра, не воскресит ли Мертвых? Чаю Воскресения мертвых! Я верю в чудо! Великое Воскресение - да будет! (глава «Конец концов»). Как заметил философ И. Ильин, «заглавие "Солнце мертвых" - с виду бытовое, крымское, историческое - таит в себе религиозную глубину: ибо указует на Господа, живого в небесах, посылающего людям и жизнь, и смерть, - и на людей, утративших его и омертвевших во всем мире» 1 .

Итак, ключевые слова, как мы видим, выражают в тексте не только содержательную, но и содержательно-концептуальную и содержательно-подтекстовую информацию 2 . Они отражают индивидуально-авторское видение описываемых реалий и явлений и выделяют «субстанционные» категории. В тексте «Солнца мертвых» ключевые слова образуют ряд связанных отношениями обусловленности «опорных» знаков аксиологического (оценочного) характера, преобразующих бытовой план повествования и служащих ключом к метафорическому плану произведения: изображаемый Шмелевым мир - мир смерти и жесточайшего насилия, приближающийся в результате к «древней пещерной» жизни, распадающийся и обращающийся в «пустоту» и «камень», при этом признаки умирания, пустоты и «каменности» распространяются и на души людей, отпавших от Бога. Неминуемость же Божьего суда связана в тексте с ключевым образом - символом Солнца.

Для ключевых слов художественного текста часто характерна культурная значимость: эти единицы связаны с традиционными символами, отсылают к мифологическим, библейским образам, вызывают у читателя историко-культурные ассоциации, создают в произведении широкое межтекстовое «пространство». Эта особенность ключевых слов ярко проявляется в «Солнце мертвых», где они в символическом употреблении связаны с мифологемами или актуализируют соотнесенность с библейскими образами. Так, использование в тексте ключевого слова солнце опирается на его символические значения в Священном Писании, в котором делающий все ясным и открытым свет солнца служит символом возмездия и праведного наказания, истинное же солнце, «истинный свет, коего видимое нами солнце служит только слабым отблеском, есть Вечное Слово, Господь, Христос... Он есть Солнце Правды (Мал. IV, 2), истинный свет (Иоанн, I, 9)» 3 . «Захождение» солнца символизирует гнев божий и наказание за грехи, страдага и бедствия. Праведники, возрожденные словом Божиим, некогда воссияют, как солнце. Все отмеченные смыслы, связанные с символическим употреблением слова солнце в Священном Писании, значимы для текста «Солнца мертвых» и актуализируются в нем.

Связь с библейскими образами важна и для характеристики образа автора: солнце в Священном Писании - устойчивый атрибут носителя Слова Божьего. Повествователь, страстно обличающий власть «железа», насилие и омертвление души, тем самым сближается с библейским пророком (см. обращения-предсказания, обращения-инвективы, пронизывающие текст).

Употребление же ключевого слова камень отражает взаимодействие библейской и славянской мифологической символики. В Священном Писании камень (бессловесный камень) - аллегория ожесточения сердца, а «груды» камней - символ наказания за грехи. В славянской мифологии камень, один из первоэлементов мира, символ «мертвой» природы, а возникновение крупных камней, каменных глыб также часто объясняется «окаменением» людей, наказанных за грехи. Мотив «окаменения», как уже отмечалось, варьируется в тексте «эпопеи» Шмелева: в камень обращаются души людей, камень вытесняет живое пространство.

Ключевые слова могут отсылать и к текстам литературных произведений. Так, возможно, что образ солнца у Шмелева соотносится с мотивами и образами прозы Достоевского, который оказал огромное влияние на писателя. Образ солнца, связанный в произведениях Ф.М.Достоевского с мотивом причастности к мирозданию, одновременно взаимодействует с мотивом смерти. В повести «Кроткая», например, солнце, которое «живит вселенную», бесстрастно освещает трагедию героя и воспринимается им как «мертвец» - «образ солнца раздвигает рамки повествования до вселенских масштабов» 1: Говорят, солнце живит вселенную. Взойдет солнце и - посмотрите на него, разве оно не мертвец?.. 2 «Рефлексы» этого контекста заметны в «эпопее» Шмелева. Ключевые слова, таким образом, включают «Солнце мертвых» в диалог с другими произведениями, актуализируют аллюзии и реминисценции.

Ключевые слова в тексте «Солнца мертвых» выделены повторами разных типов: лексическими, синонимическими, морфемными, синтаксическими. В раде глав интенсивность повторов столь высока, что на их основе возникают частные лейтмотивы отдельных композиционных частей произведения (см., например, главы «Пустыня», «Что убивать ходят»). Ключевые слова в «эпопее» Шмелева в ряде случаев выделяются автором и графически. Они последовательно занимают сильные позиции текста (заглавие произведения, названия отдельных глав, их начало или конец). Разные способы выделения ключевых слов в тексте в их взаимодействии концентрируют внимание читателя на его сквозных образах и знаках, важных для понимания «эпопеи».

Явилось одной из тех книг, которые становятся рубежами: до и после прочтения. После "Солнце мертвых" на мир я стал смотреть как-то немного иначе. Не скажу как именно, это невозможно. Книга явилась чем-то вроде недостающего камня в фундаменте. Некоторые плачут над ней, я не плакал, просто перехватило дыхание и словно выхватило, восхитило душу куда-то. В этом был ужас, но и глубокое осознание Правды, подобное безмолвному крику: вот оно, здесь, сейчас! Для слез места уже не оставалось, это было выше их.

(автор статьи ниже не известен, )
...кошмарный, окутанный в поэтический блеск документ эпохи, ... читайте, если у вас хватит смелости...
Томас Манн
Эпопея "Солнце мертвых" – безусловно, одна из самых трагических книг за всю историю человечества. (Кстати, Шмелев не случайно назвал «Солнце мертвых» эпопеей: все происходящее осмысливается им не просто в общероссийском – но в мировом масштабе. Драма превращается в трагедию). История одичания людей в братоубийственной Гражданской войне написана не просто свидетелем событий, а выдающимся русским писателем, может быть, одним из самых крупных писателей ХХ в. «Солнце мертвых» - это плач по России, трагический эпос о гражданской войне.
Шмелев рисует торжество зла, голод, бандитизм, постепенную утрату людьми человеческого облика. Стиль повествования отражает запредельное отчаяние, смятенное сознание рассказчика, который не в силах понять, как мог осуществиться такой разгул безнаказанного зла, почему вновь настал «каменный век» с его звериными законами... Рефреном проходит через книгу образ пустых небес и мертвого солнца: «Бога у меня нет. Синее небо пусто…». На фоне бесстрастной в своей красоте крымской природы страдает и гибнет все живое - птицы, животные, люди. Жестокая в своей правде, повесть эта написана с поэтической, дантовской мощью и наполнена глубоким гуманистическим смыслом. Она ставит вопрос вопросов: о ценности личности в пору великих социальных катастроф.
Прав критик и писатель А. В. Амфитеатров: "Все ясно, все понятно в "Солнце мертвых". Одного я не понимаю: как у Шмелева хватило сил написать эту книгу?.. Его эпопею читать трудно, не давая себе то и дело передышки от сплошного кошмара – каково же было писать?"...
Вырвавшись из красной России за границу, Иван Сергеевич Шмелев писал своей любимой племяннице и душеприказчице Ю.А. Кутыриной в январе 1922 г. "Мы в Берлине! Неведомо для чего. Бежал от своего гopя. Тщетно... Мы с Олей разбиты душой и мыкаемся бесцельно... И даже впервые видимая заграница – не трогает... Мертвой душе свобода не нужна...
Итак, я, может быть, попаду в Париж. Потом увижу Гент, Остенде, Брюгге, затем Италия на один или два месяца. И – Москва! Смерть – в Москве. Может быть, в Крыму. Уеду умирать туда. Туда, да. Там у нас есть маленькая дачка. Там мы расстались с нашим бесценным, нашей радостью, нашей жизнью... – Сережей. – Так я любил его, так любил и так потерял страшно. О, если бы чудо! Чудо, чуда хочу! Кошмар это, что я в Берлине. Зачем? Ночь, за окном дождь, огни плачут... Почему мы здесь и одни, совсем одни?!. Пойми это! Бесцельные, ненужные. И это не сон, не искус, это будто бы жизнь. О, тяжко!.."
Он еще не знал, что никогда не вернется на родину, еще таил надежду, что его единственный сын Сергей, расстрелянный во время большевистского террора конца 1920 - начала 1921 гг. в Крыму, жив, еще не отошел от пережитого в маленькой, вымороженной и голодной Алуште. И еще не родился замысел названного "эпопеей" реквиема – "Солнца мертвых".
Эпопея создавалась в марте-сентябре 1923 г. в Париже и у Буниных, в Грассе. На калейдоскоп страшных впечатлений должна была лечь траурная тень личной трагедии. Но в "Солнце мертвых" о погибшем сыне – ни слова, хотя именно глубокая человеческая боль, которую Шмелев не мог унять даже выстраданным словом, придает всему повествованию огромную масштабность. Многие знаменитые писатели, среди которых Томас Манн, Герхард Гауптман, Сельма Лагерлеф, считали "Солнце мертвых" самым сильным из всего, созданного Шмелевым. Эмигрантская критика – Николай Кульман, Петр Пильский, Юлий Айхенвальд, Владимир Ладыженский, Александр Амфитеатров – встретили шмелевскую эпопею восторженными откликами. Но, пожалуй, наиболее проникновенно написал о "Солнце мертвых" прекрасный прозаик Иван Лукаш:
"Эта замечательная книга вышла в свет и хлынула, как откровение, на всю Европу, лихорадочно переводится на "большие" языки...
Читал ее за полночь, задыхаясь.
О чем книга И. С. Шмелева?
О смерти русского человека и русской земли.
О смерти русских трав и зверей, русских садов и русского неба.
О смерти русского солнца.
О смерти всей вселенной, – когда умерла Россия – о мертвом солнце мертвых..."
По мнению критика Н. М. Солнцевой, «Солнце мертвых» – свидетельство глубочайшего духовного кризиса Шмелева. Крымские испытания породили растерянность и отчаяние, чувство богооставленности. Вересаеву в 1921 г. он признался, что все, прежде написанное, – «балаганная музычонка», что Бога он потерял. Вот и в «Солнце мертвых» он повторил: «Бога у меня нет: синее небо пусто». ... Шмелев – как Иов, сполна испытанный Богом тяжелыми лишениями. Прочитавшие эпопею, конечно же, увидели в ней библейский подтекст. ... Справедливо писал Л. Львов, что это произведение – «... трагический мир подлинно библейских ужасов». А Ю. Айхенвальд назвал книгу Шмелева «апокалипсисом русской истории». ... Но Иова надо бы вспомнить не только в связи со страданиями главного героя эпопеи, сколько в связи с тем, что он, как библейский герой, испытал ужас, но от Бога все-таки не отступил. И если в Крыму Шмелев решил, что Бога нет, то когда писал свою эпопею, думал уже иначе. Он писал это произведение и утверждался в мысли о силе человека и помощи Бога. ... Рассказчик все же верит в Царство Божие: «Не надо бояться смерти... За ней – истинная гармония!» ... Шмелев повторил слова Иова: «Ты все можешь!» Страшный, киммерийский, смысл «Солнца мертвых» потеснен библейским. В эпопее зазвучала мысль о спасении».
Важно, что, несмотря на ужас пережитого, Шмелев против русского человека не озлобился, хотя жизнь "новую" проклял. Но и там, под чужим небом, желал упокоиться в России, в любимой им Москве.
Творчество Шмелева, его память освещает солнце – вечно живое солнце русского страдания и русского подвижничества.
Лоло (Л. Г. Мунштейн) о Шмелеве и его эпопее написал такие строки:
Тебя мы лаврами венчали
В былые дни – в родном краю,
Теперь ты стал венцом печали,
Борцом за родину свою.
Живое, пламенное слово
Как «Солнце мертвых» жгет сердца.
Пусть не иссякнет до конца
Святая ненависть Шмелева!

И.М. Богоявленская

«Солнце мертвых» по праву считается самой трагической книгой в истории мировой литературы. На это указывали Г. Гауптман, А. Амфитеатров, Г. Адамович, П; Нильский, Б, Шлецер. А. В. Карташев следующим образом толковал осмысление революционных событий Шмелевым: «Подавленный кошмаром советчины, умиранием старой России в оцепенении голода, поэт-художник переживал в душе как неведомо откуда свалившийся эсхатологический кошмар и писал свое «Солнце мертвых». Но это только отталкивание от ада. А ще же возврат если не в рай, то хотя бы и на грешную, но все же милую, человеческую землю?». Вопрос вовсе не риторический, так как Карташев, хорошо знавший писателя, чувствовал, что он сохранит «наследственный евангельский критерий добра и зла» «как невольную эпическую оценку явлений».

Определение книги Шмелева как трагической, тягостной, страшной требует уточнения; не было в истории мировой литературы произведения, предмет изображения которого был бы более трагичным: история гибели страны, народа, человека, всего тварного мира и даже животворящего духа. Категория смерти в произведении приобретает философско-религиозный смысл. Лики ее многообразны: естественный уход из жизни и насильственный, смерть от голода и побоев, самосожжение. Умирают голодные птицы, животные. В природе-гибель, разложение. Земля превращается в пустыню. Противопоставленное человеку, жестокое солнце само умирает. Достижения цивилизации низринуты, им на смену пришли каменные, первобытные отношения. Небо пусто. Но согласно христианскому миропорядку, страдания и смерть - путь к Воскресению.

Трещина в мире прошла через сердце писателя, но личное страдание переплавилось в тревогу о всеобщем. Поэтому: «Шмелев являет себя впервые как истинный мыслитель, слишком прозревающий смысл творящейся жизни. И творящейся смерти». А «Солнце мертвых», по Определению И. Ильина, - «глубокомысленный исторический памятник нашей эпохи».

Художественная образность «Солнца мертвых» во многом определяется тем контрастом, который создается роскошной крымской природой и отношениями между людьми (отсюда и образ «смеющегося солнца»). Такое противопоставление задается уже с первой главы. Изображено ослепительно-солнечное утро, пропитанное горечью лугов яйлы, многокрасочное. Повествователь благоговеет перед Божьим миром: «Милое утро, здравствуй!».

Среди людей властвуют старьевщики - «обновители жизни», приготовляющие из человеческих костей клей, из крови - «кубики для бульона».

Первый день каторжанина-бессрочника длится в описании бытовых подробностей. При этом утром нужно «увертываться от мыслей»; днем - «завертеться в пустяках»; «неистовый труд» на огородике тоже убивает мысли; вечер приносит облегчение: «еще один день убит!» В дневном зное возникают видения-обманные, манящие переходы от настоящего к мечте желанной, а которой угадываются приметы прошлого: «вот и виноградный, «бархатный» сезон подходит, понесут веселый виноград в корзинах <...>. Все будет». В действительности это оказывается искусной игрой, усмешкой солнца. Дневная реальность сменяется «снами обманными», в них время играет разными красками: яркими, зримыми подробностями прошлой благополучной жизни; пышными сказочными; блеклыми, «нездешними» из царства мертвых, где солнечный свет - подводный. Люди в этом мире - мученики, «с икон как будто»: «прошли через страшное, сделали с ними что-то».

Промыслу Божьему противостоит Рок, который связывается в «Солнце мертвых» с древнегреческой трагедией. Сцены ее постоянно разыгрываются внизу, в городке у моря. Обитатели дачек, поднимающихся амфитеатром в гору, - зрители. Рассказчик и доктор - «хор»: одновременно и в действии и прорицать могут. Финал у всего, что происходит под солнцем, один: смерть, и она в воле богов. Лошадь Лявра умирает от голода, павлин ее провожает пустынным криком, ходит вокруг, трясет радужным хвостом, а голодная собака Белка пристраивается к еще теплой добыче - трагедия Рока. «Апофеоз культуры» оборачивается борьбой титанов: «волки грызут друг дружку», «<...> на театре - хрипу и визгу больше, удары чаще», «Человека забивают? И этот воющий голос - голос человечий? и рык-зык этот?!». Ястреб-стервятник курочку Жаднюху убивает, Ляля отчаянно фичит - опять театр трагический. Все происходящее вызвано «непреложной и жестокой необходимостью» (Аристотель).

Жизнь становится погостом огромным, залитым солнцем. В одном из крымских писем к К. Треневу Шмелев упоминает «петлю Рока». «Этот Рок смеется мне в лицо - и дико, и широко. Я слышу визг-смех этого Рока. О, какой визг-смех! <...> Не уписать в тысячу книг, Века в один месяц прожиты. О, я мог бы теперь писать о Роке, о страдании».

Рассказчик, наблюдающий за событиями и участвующий в них, описывает происходящее с живой непосредственностью. Но в то же время он наделен чертами всезнающего повествователя, пророческим даром. Он уже прочел эту книгу смерти до конца и знает, что «временем сокрыто». Описание красавца грецкого ореха заканчивается фразой: «Я сяду под твоей тенью, стану думать <...>». Здесь будущее время сближается с настоящим, но в то же время и открывает перспективу мысли-думы. Следующий вопрос звучит уже из будущего далека, с чужбины: «Жив ли ты, молодой красавец? <...> Нет и тебя на свете? Убили, как все живое <...>».

Разговоры с няней сопровождаются рефреном: «Не чует она, что скоро у нее случится, как будет варить кашу из пшеницы <...> с кровью! Или чует? Я теперь вспоминаю <...>». «Смотрит, несчастная, и не чует, что ждет ее. Запутывается там узел и ее жалкой жизни: кровь крови ищет». Знание того, что случится, определенное временной перспективой, преподносится как откровение, усиленное вопросом: чует ли она? Такой значимый в творчестве Шмелева образ няни, созидающей жизнь, верно служащей своему дитяти, охраняющей от неверных шагов, в этом царстве смерти искажается. Верит няня, что Алеша к Рождеству пшенички наменяет, радуется этому, не может предостеречь, спасти, не в силах противостоять смерти.

Встречи с Борисом Шишкиным тоже тяжелы оттого, что «неумолимое стоит за его спиной, стоит - поигрывает, смеется <...>. С ним что-то должно случиться».

Парадоксально соединились времена в следующем пророчестве: «И я не чую, что смерть заглядывает в его радостные глаза, хочет опять сыграть. Четыре раза, шутя, играла! Сыграет в пятый, наверняка, с издевкой». Настоящее «не чую» означает «не хочу знать и не могу принять». Будущая трагедия уже угадывается в настоящем, но предопределена прошлым. В этом - злая игра судьбы, издевка Рока.

С наступлением зимней стужи («зимой хватило») мрак сгущается, жизнь превращается в первобытную пустыню, забывшую о великом восхождении человечества «на небо». Время совсем останавливается: месяц определить невозможно. Постепенно на земле воцаряется мрак, ночь: «Долгие ночи приводят больные дни. Да бывают ли дни теперь?». Солнце иногда показывается из-за туч, и дни все-таки наступают. Но свинец обволакивает землю, закрывает дали, сгущается вокруг человека. Солнце уже не отражается в глазах уходящих людей, птиц, иным смыслом наполняется этот образ. Автор дает ему природное, космическое толкование: «<...> выглянет на миг солнце и выплеснет бледной жестью. Бежит полоса, бежит <... > и гаснет. Воистину - солнце мертвых! Сами дали плачут».

Лейтмотивные образы развертывающегося клубка времени и камня-пустыни определяют трагический исход происходящего: «швырнулись тысячелетия», великое восхождение человека к высотам духа низринуто «силами камня-тьмы», «камень забил». Осознание этого настолько тягостно, что рассказчик хочет приблизить конец. День ото дня из клубка сыплется чернее. «Ни страха, ни жути нет, каменное взирание». «Да когда же накроет камнем?! Когда размотается клубок?». Первобытные отношения одерживают верх среди лнэдей, противостоять этому могут только святые души. Праведница - подвижница Таня спасает своих детей. Почтальон Дрозд «подвижник окаянной жизни», толкует Откровение «от <...> крови! Если такая кровь, обязательно будут чудеса!». И хотя Евангелие пустили на пакеты, камсу заворачивают в Проповедь Нагорную, доктор Михайла Васильич «Отче наш» забыл, небо кажется пустым, животворящий дух праведников помогает не впасть окончательно в безверие. «<...> не поддаются-они всесокрушающему камню. Гибнет дух? Нет, жив. Гибнет, гибнет <...>. Я же так ясно вижу».

Мотив избавления от страданий, тягостных сомнений - обращение в бесчувственный камень - вполне мог быть навеян писателю татарским фольклором. Ведь создавая крымскую сказку «Голос зари», Шмелев изучал легенды и предания народов Крыма, обращался к Корану. В легенде «Камни мать и дочь» повествуется о происхождении причудливых камней в долине реки Качи. Гордая, независимая Зулейка не захотела попасть в руки злого человека, а пожелала обратиться в камень. «И такую силу имело слово девушки, чистой души, что стала она в землю врастать, камнем становиться». Злодеи тоже окаменели, и мать, скорбящая, стала камнем - символом печали. Семантика камня в крымских легендах чаще однозначна: «проклятый камень», связанный со злодеяниями, неблагодарностью. У Шмелева камень - не только «мертвый физически и духовно», но и «чужой».

В русских сказках жизнь и смерть связаны с землей, камень же вещий лежит на перепутье, судьбу определяет, или конь об него спотыкается, претыкается - предупреждается. Герои эпопеи Шмелева борются с камнем, возделывая землю, укрепляют сыпучий шифер склонов, ноги разбивают о камни, собирая топливо. Земля даже всех мертвых не может принять, не все обретают могилы. С. Булгаков писал о догмате иконопочитания, преклонении перед святыми мощами, почитании могил: «недостаточно духовного почитания и любви к отшедшим, остается необходимым и телесное к ним приближение». Хромоножка у Достоевского на вопрос о Богородице ответила, что это есть Мать - Сыра Земля, тем самым выразив не ортодоксальную веру, а стихийно-чувственное, глубинное понимание явлений.

Для Шмелева родная земля осталась на севере. Крым неимоверными человеческими усилиями выдрался из камня, зацвел садами миндальными, розовым царством, и теперь неразумными деяниями людей опять обращается в камень. Равнодушное каменное взирание окружает человека. И зло, и добро, и страдания людей становятся камнем. Только «добела раскаленная Куш-Кая, плакат горный» вписывает в себя все истории. «Время придет-прочтется». «<...> вот, камень сей будет нам свидетелем <...»> (Нав., 24,26).

Часто, пытаясь постигнуть ускользающий смысл происходящего, повествователь прибегает к использованию элементов абсурда, что усиливает.трагическую иронию книги. Так, о расстрелянном старичке, схваченном, когда он шел на базар, сказано: «Задело взяли: не ходи за помидорчиками в шинели!». Подобным же образом определена и причина другой трагедии: «Пришли и убили сына. Не будь лейтенантом!» Страшное, трагическое обращается в мрачно-комическое и свидетельствует о вселенском хаосе. Мертвый Кулиш долго «ждет отправки»: «шипит раздутый <...> в теплице: я-а-а-мыы-ы», на что пьяница-сторож ему возражает: «Аты меня напоил-накормил?». Совершенно в духе «Бобка» Ф. М. Достоевского фантазия доктора о суде Архангела, на который его жена предстанет в абрикосовом угольнике, закрытая на ключик. «Вот бенефис-то будет!» Но в этом водевиле будут участвовать и трагические фигуры убитых и замученных.

Рождества в художественном мире «Солнца мертвых» быть не могло («Кто может теперь родиться?!». Одержала верх древняя языческая стихия смерти - зимы, библейское время уже не размыкает этот адский круг. Как вырваться из него, в чем найти надежду на избавление? Об этом Шмелев размышлял непрестанно. «Творить душой и телом, всем существом <..> до смерти - тогда жизнь придет. Но как и при каких условиях это возможно? Думаю, что возможно это при единственном условии: если личность вернет себе все отнятые у нее права. Иначе - смерть. Но в смерть я не верю».

Апофеозом смерти является последняя глава произведения - «Конец концов». Но и в ней сквозь тьму пробивается свет, подобно весенним приметам, проявляющимся вопреки мертвящей силе зимы. «Спутались все концы, все начала», наблюдать за временем бессмысленно. «Прошли все сроки, а чаша еще не выпита!..». Солнце уже не играет в глазах мертецов, оно само - тощее, больное, мертвое. Чужая земля (да и не земля вовсе, а «камень грязный») стала кладбищем. Противопоставление земли камню («земля - лучше, земля покоит») здесь еще более усилено. Композиция главы связывает завершения историй героев - чудовищные, нелепые смерти. Иван Михайлыч убит кухарками на советской кухне: «надоел им старик своей миской, нытьем, дрожанием: смертью от него пахло». Кроткие братья Шишкины расстреляны «за разбой». «Выходцем из другого мира», из мира мертвых предстал мальчик «лет десяти-восьми с большой головой на палочке-шейке, с ввалившимися щеками, с глазами страха». Время для него обратилось вспять, он таял, превращался в «щелкунчика» с выступающими зубами, готовыми хватать какую-нибудь пищу. «Господь послал <...>, галку вчера подшиб», - радовалась мать, теряющая своих изможденных детей. Для нее он еще Красавчик, для рассказчика - Смертеныш, ребенок из царства мертвых, мера гуманности общества.

В главе «Конец концов» календарная зима неожиданно сменяется весной: «Да какой же месяц теперь-декабрь?», «Спутались все концы, все начала» и, наконец, «Или весна подходит?». С ее приходом мир обретает надежду. «Золотыми ключами, дождями теплыми, в грозах, не отомкнет ли она земные недра, не воскресит ли Мертвых?». Сомнения разрешаются утвердительно. Человеческое сердце, принявшее и разделившее с миром страдания, поверило в чудо - Великое Воскресение Мертвых. «Воскресение Христа - есть центральный и основной факт, лежащий в основе христианства. Без реальности Воскресения Христа непонятно и необъяснимо развитие и действие христианства в истории». Эта вера дается человеку трудно, даже Апостолы пережили период тяжелых сомнений в вере в Воскресение, но когда обрели ее, все сомнения, колебания, страхи рассеялись.

Наступающая весна и предчувствие грядущей радости в финале произведения позволяют сделать вывод о том, что стихия смерти побеждена благовестием о Воскресении человека. И. Ильин писал о том, что название «Солнце мертвых», с виду бытовое, крымское, историческое, «таит в себе религиозную глубину: ибо указует на Господа, живого в небесах, посылающего людям и жизнь, и смерть, - и на людей, утративших его и омертвевших во всем мире». Шмелев сумел показать эту зыбкую грань между Верой и безверием, жизнью и смертью и удержаться в жизни духовной.

Ключевые слова: Иван Шмелёв,Солнце мертвых,критика на творчество Ивана Шмелёва,критика на произведения Ивана Шмелёва,анализ произведений Ивана Шмелёва,скачать критику,скачать анализ,скачать бесплатно,русская литература 20 века

Рецензия написана Тихим Местом специально для сайт

Существует фактор успешного дебютного альбома, позволяющего исполнителю получить огромную популярность и заявить о себе всему миру. Так называемые sophomore-альбомы также могут помочь набрать небывалую высоту, которую нужно будет ещё и удерживать. Вместо этой самой музыки, таким ключом к успеху карьеры Славы Машнова можно назвать рэп-баттлы, а с недавних пор только один такой. И до конца неясно что это было - то ли сражение, то ли цирк-шапито, но не будем об этом. После такой дозы ажиотажа, выпуск потенциально коммерчески успешного альбома был лишь вопросом времени.

Альбом “Солнце Мёртвых” вполне мог полностью перезапустить персонажа Славы, как адекватную альтернативу главным хип-хоп-исполнителям всего СНГ, ведь у него есть всё для этого: самобытные объекты вдохновения, хорошее чувство ритма, умение злобно подать социальный текст, чёрт возьми, техника, и главное - ему всё ещё есть о чем рассказать. Что произошло после выхода этого творения? Правильно, ничего хорошего. Но со своей стороны, Слава остался в выигрыше, ведь его положение априори выгодное.

Годами рэпер создавал себе нигилистически-правильный образ эдакого панка-протестовальщика, знающего на каком языке следует общаться поколением лбов 85-95 годов рождения. Я бы назвал его стиль “Перестройка 2.0” - звучит одновременно технологично и допотопно, и, мне кажется, второе стоит во главе. После прослушивания 30-минутного альбома появляется та же горечь, которую испытываешь, когда звучит фраза “петь рэп”, но стоит пуститься в конструктивную критику, так найдутся те, кто обвинит тебя в непонимании и заявит о пороге вхождения. И подобный барьер вокруг артиста не только страхует его от недовольной аудитории, но и позволяет действовать по максимуму трэшово: сниматься в отвратительном телешоу не выходя из роли звезды андерграунда.

Новый релиз вполне оправданно можно назвать арт-объектом с самым толстым иммунитетом к критике и извлекать его недостатки просто бессмысленно. Проблема “Солнца” в том, что фактом существования данного альбома нельзя воспользоваться, как доказательством исключительности артиста, его не назвать каким-то достижением или магнум опусом, но, повторюсь, Славе в силах сделать нечто большее, удерживая баланс между экзистенциализмом, иронией и звучанием. И вместо того, чтобы предстать перед новыми слушателями сильным МС, Гнойный выбрал иной путь, показательно отказавшись от навалившейся на него популярности и оставшись в своей грязной тарелке.

“Солнце Мёртвых” получился довольно мрачным, пустотным и сырым полотном, в котором ещё придется найти за что зацепиться. И единственное за что стоит похвалить Славу, так это за то, что он продолжает гнуть линию трезвого поэта, ибо здесь эта роль выделяется намного больше, чем роль рэпера. Стилистика альбома это монолитный шар, вдохновленный отстраненностью Егора Летова и явными потугами сделать то же самое, что годами ранее записывал Хаски. Биты символизируют отчужденность и благодаря обработанным вокальным сэмплам создаётся та же атмосфера уныния, которой ещё 10 лет назад добился лондонский электронщик Burial.

С одной стороны, у нас есть Славик – паяц и троль, чье поведение невозможно воспринимать за естественное. С другой – есть абсолютно серьёзный тип, который осознанно заглядывает в собственное будущее: “Может быть на повороте нас волки стерегут? Может быть косоворотку на мне вороги порвут?”. На одного придется смотреть, другого придется слушать - но вместе эти образы никак не уживутся, потому что их сосуществование само по себе парадоксально.

Самым выделяющимся треком из “Солнца” можно назвать “Следы на снегу” - в нём больше всего чувствуется мертвый дух и даже есть какие-то намёки на техничный флоу, но этого мало для того, чтобы определить альбом на предмет его функциональности. Если перечислить множество ситуаций и душевных состояний и отсеять те, при которых прослушивание данного релиза не было бы целесообразным, то останется лишь один пример: когда слушатель только знакомится с альбомом. Увы, остается лишь наблюдать за тщетными попытками слушателей выделить какую-то сверхъестественную интеллектуальность в строках автора.

Если разобраться, то “Солнце Мёртвых” это забытое старое, перерожденное в более современной форме. Славу, как рэпера и творца, нельзя назвать новатором: его персонаж постоянно находится в состоянии сравнений с кем-то или чем-то - начиная от звания второго Бабангиды, заканчивая размазанной печатью “ГрОб” на последнем альбоме. Тексты “Солнца” в качестве зябких стихов о русской прострации - хорошо, но как рэп я бы не советовал это слушать.

“Русская культура - это смерть, бухло и тюрьма”

Есть книги, чтение которых огорчает, наводит на грустные мысли. Одну из них в начале двадцатых годов прошлого столетия создал русский писатель Иван Шмелев. В этой статье - ее краткое содержание. «Солнце мертвых» - произведение человека редкого таланта и невероятно трагической судьбы.

История создания

Критики назвали «Солнце мертвых» одним из самых трагических литературных произведений за всю историю человечества. В каких условиях создавалась книга?

Спустя год после того, как покинул родину, он приступил к написанию эпопеи «Солнце мертвых». Тогда он не знал, что в Россию никогда не вернется. И все еще надеялся, что сын его жив. Сергей Шмелев был расстрелян без суда и следствия в 1921 году. Он стал одной из жертв «красного террора в Крыму». Одним из тех, кому писатель посвятил «Солнце мертвых» неосознанно. Потому как о судьбе сына Иван Шмелев узнал много лет спустя после написания этой страшной книги.

Утро

О чем первые главы книги? Непросто передать краткое содержание. «Солнце мертвых» начинается с описания утренней природы Крыма. Перед глазами автора - живописный горный пейзаж. Но крымский ландшафт лишь навевает тоску.

Здешние виноградники наполовину разорены. Дома, расположенные вблизи, опустели. Крымская земля пропитана кровью. Автор видит дачу своей знакомой. Некогда роскошный дом сейчас стоит словно осиротевший, с побитыми окнами, осыпанной побелкой.

«Что убивать ходят»: краткое содержание

«Солнце мертвых» - книга о голоде, страдании. В ней изображены муки, которые испытывают как взрослые, так и дети. Но самые страшные страницы книги Шмелева - те, где автор описывает превращение человека в убийцу.

Удивителен и ужасен портрет одного из героев «Солнца мертвых». Зовут этого персонажа Шурой, любит он играть вечерами на рояле, называет себя «соколом». Но с этой гордой и сильной птицей он не имеет ничего общего. Не зря автор сравнивает его со стервятником. Шура многих отправил на север или - еще хуже - на тот свет. Но он каждый день ест молочную кашу, музицирует, разъезжает на коне. В то время как люди вокруг умирают от голода.

Шура - один из тех, которых послали убивать. Вершить массовое уничтожение их отправили, как ни странно, ради высокой цели: достигнуть всеобщего счастья. Начинать, по их мнению, следовало с кровавой бойни. И те, что пришли убивать, выполнили свой долг. Ежедневно в подвалы Крыма отправлялись сотни человек. Днем их выводили на расстрел. Но, как оказалось, счастье, для которого потребовалось более ста тысяч жертв, было иллюзией. Трудовой люд, мечтающий занять барские места, вымирал от голода.

Про Бабу-ягу

Так называется одна из глав романа. Как предать ее краткое содержание? «Солнце мертвых» - произведение, представляющее собой рассуждения и наблюдения писателя. Страшные истории изложены беспристрастным языком. И оттого становятся еще ужаснее. Можно изложить вкратце отдельные истории, рассказанные Шмелевым. Но душевную опустошенность автора едва ли передаст краткое содержание. «Солнце мертвых» Шмелев написал тогда, когда уже не верил ни в свое будущее, ни в будущее России.

Недалеко от полуразрушенного дома, где обитает герой романа, находятся дачи - пустынные, холодные, запущенные. В одной из них жил отставной казначей - добрый рассеянный старичок. Жил он в доме с маленькой внучкой. Любил сидеть у берега, ловить бычков. А по утрам старичок отправлялся на рынок за свежими помидорами и брынзой. Однажды его остановили, отвезли в подвал и расстреляли. Вина казначея была в том, что он носил старую военную шинель. За это и был убит. Маленькая внучка сидела в пустой даче и плакала.

Как уже было сказано, одна из глав называется «Про Бабу-ягу». Вышеизложенная история о казначее и есть ее краткое содержание. «Солнце мертвых» Шмелев посвятил судьбам людей, которые пострадали от невидимой «железной метлы». В те времена в обиходе было немало странных и устрашающих метафор. «Помести Крым железной метлой» - фраза, которую вспоминает автор. И ему представляется огромная ведьма, уничтожающая тысячи людских жизней при помощи своего сказочного атрибута.

О чем рассказывает в последующих главах Иван Шмелев? «Солнце мертвых», краткое содержание которого изложено в статье, - словно крик души обреченного на гибель. Но автор о себе почти не говорит. «Солнце мертвых» - книга о России. Короткие трагические истории - детали большой и страшной картины.

«Творцы новой жизни… Откуда они?» - спрашивает писатель. И не находит ответа. Эти люди пришли, разграбили то, что созидалось столетиями. Они осквернили гробницы святых, разорвали саму память о Руси. Но прежде чем разрушать, следует научиться создавать. Уничтожители российских и православных традиций этого не знали, и потому были обречены, подобно своим жертвам, на верную гибель. Отсюда и название, которое дал книге Иван Шмелев - «Солнце мертвых».

Сюжет произведения можно передать таким образом: один из последних русских интеллигентов, находясь на грани смерти, наблюдает зарождение нового государства. Ему непонятны методы новой власти. Он никогда не впишется в этот строй. Но герой книги страдает не только от своей личной боли, но и оттого, что не понимает, для чего нужны разрушения, кровь и страдание детей. Как показала история, «Большой террор» имел для всего советского общества немало отрицательных последствий.

Борис Шишкин

В «Солнце мертвых» Шмелев рассказывает о судьбе своего собрата, молодого писателя Бориса Шишкина. Даже в годы террора этот человек мечтает о писательстве. Бумаги и чернил не найти. Свои книги он хочет посвятить чему-то светлому, чистому. Автор знает, что Шишкин необычайно талантлив. А еще, что в жизни этого молодого человека было столько горя, сколько хватило бы на сто жизней.

Шишкин служил в пехоте. Во время Первой мировой войны оказался на германском фронте. Попал в плен, где его пытали, морили голодом, но чудом остался жив. Домой он вернулся в другую страну. Поскольку Борис выбрал себе занятие по душе: подбирал с улицы детей-сирот. Но большевики его вскоре арестовали. Снова избежав смерти, Шишкин оказался в Крыму. На полуострове он, больной и умирающий от голода, все еще мечтал о том, что когда-нибудь он будет писать добрые, светлые рассказы для детей.

Конец концов

Так называется заключительная глава книги. «Когда кончатся эти смерти?» - задается вопросам автор. Умер соседский профессор. Дом его тут же был разграблен. По дороге герою встретилась женщина с умирающим ребенком. Жаловалась на судьбу. Тот не смог дослушать ее историю и убежал от матери умирающего младенца в свою виноградную балку.

Герой книги не боится смерти. Скорее, он ее ждет, полагая, что лишь она одна может избавить от мук. Доказательством тому служит фраза, сказанная автором в последней главе: «Когда же накроет камнем?» Тем не менее писатель понимает, что, несмотря на то, что сроки подошли, чаша еще не испита.

Что современные читатели думают о книге, которую в 1923 году написал Иван Шмелев?

«Солнце мертвых»: отзывы

Это произведение не относится к литературе, популярной среди современных читателей. Отзывов о ней немного. Книга наполнена пессимизмом, причину которого можно понять, зная обстоятельства жизни писателя. Кроме того, о страшных страницах в отечественной истории ему было известно не понаслышке. Те же, кто читал «Солнце мертвых», сходятся во мнении, что эту книгу читать тяжело, но необходимо.

Стоит ли читать?

Пересказать сюжет произведения почти невозможно. Можно лишь ответить на вопрос о том, какой теме посвятил Иван Шмелев «Солнце мертвых». Краткое содержание («Брифли» или других интернет-сайтов, содержащих пересказ художественных произведений) не дает полного представления об особенностях произведения, ставшего вершиной творчества писателя. Для того чтобы ответить на вопрос о том, стоит ли читать эту тяжелую книгу, можно вспомнить слова Томаса Манна. Немецкий писатель сказал о ней следующее: «Прочтите, если вам хватит смелости».