Главное жизненное поприще замечательного русского гравера и рисовальщика середины XVIII в. М. И. Махаева определилось далеко не сразу. Одиннадцати лет он был отдан на обучение в Адмиралтейскую академию. В 1731 г. направлен вместе с несколькими другими учениками в мастерскую Академии наук по инструментальному мастерству (изготовление теодолитов и прочих приборов, необходимых для снятия планов и составления географических карт). Еще через три года юноша был переведен в мастерскую ландкартного и словорезного дела к мастеру-граверу Г. И. Унфецахту. Здесь Махаев задержался надолго.

В начале 1740-х гг. он уже считался лучшим литерным специалистом и в случае отсутствия Унфецахта фактически исполнял его обязанности. Очень велика роль Махаева в разработке различных типов русских шрифтов. Он собственноручно писал тексты на дипломах, вручаемых вновь избранным почетным членам Академии наук, в том числе М. В. Ломоносову и В. К. Тредиаковскому. Позже, в 1752 г., именно Махаеву поручили исполнить составленные Ломоносовым надписи на щитах серебряной гробницы Александра Невского.

В 1740-х гг. Махаев по собственному желанию начал посещать рисовальный класс Академии наук, которым руководил известный художник-декоратор Дж. Валериани. В 1745 г. Махаеву официально указано обучаться "першпектам", то есть правильному перспективному изображению архитектурных видов. И здесь руководителем его был прекрасно знавший перспективную науку Валериани. Фактически Махаев стал первым в России мастером в этой области. И как оказалось - вовремя.

Новую российскую столицу мало еще знали в Европе. Для исправления этого положения и в ознаменование близящегося 50-летия Петербурга было решено издать план столицы. Затем - дополнить его "представлениями" "знатнейших публичных строений города" и издать их отдельным альбомом.

Снятие видов поручили Махаеву. В работе художник использовал камеру-обскуру - оптический прибор, позволявший при помощи системы линз и зеркал получить на листе фотографически точное изображение наблюдаемого объекта. С конца XVI и до середины XIX столетия камеру-обскуру применяли многие живописцы. За два года художник исполнил 20 видов. Из них Совещанием по делам художественным во главе с Я. Штелиным и Дж. Валериани для гравирования были отобраны 19.

Работа над "першпектами" шла так. Первоначальный рисунок Махаев исправлял в соответствии с замечаниями Валериани, уточнял детали (в случае необходимости) по архитектурным проектам изображаемых зданий, дополнял (с помощью учеников) стаффажем - фигурками людей, экипажами и т. п. Затем проходил рисунок пером и завершал отмывкой тушью. Махаев достиг большой тонкости в изображении деталей архитектуры и вместе с тем не утратил чувства целого. Ему удавалось передать и световоздушную среду. Композиционный поиск художника не ограничивался выбором "кадра" и размещением стаффажа. Так, в "Проспекте Государственных Коллегий с частью Гостиного двора в восточную сторону" Гостиный двор сильно развернут на юго-восток, а в "Проспекте вверх по Неве от Адмиралтейства и Академии наук к востоку" Петропавловская крепость очень приближена к Стрелке Васильевского острова. Рисунки Махаева можно считать уже не просто архитектурными видами, но архитектурными пейзажами, первыми в России. При переводе в гравюру они много теряли, становил ись грубее и проще. Сам Махаев ограничивался здесь нанесением на доску первоначальных линий и вырезанием пояснительных надписей.

Альбом "першпектов" был издан в 1753 г. и рассылался по европейским столицам.

И в дальнейшем Махаев трудится активно: делает 7 рисунков Каменного острова в Санкт-Петербурге (1753-57); с 1754 г. занимается снятием "першпектов" окрестностей столицы (среди них "Вид Большого дворца в Петергофе", "Вид дворца в Ораниенбауме", оба 1755, и др.). Всего в 1748-56 гг. он выполнил более 30 "першпектов", но многие из этих работ не сохранились.

По заказу графа П. Б. Шереметева Махаев исполняет альбом видов его знаменитой усадьбы Кусково. Продолжает создавать виды Петербурга и его ближайших пригородов ("Вид от Крюкова канала вверх по реке Мойке с изображением дворца П. И. Шувалова", 1757-59; "Вид Санкт-Петербурга вниз по Неве-реке", 1759-60; "Стрелина мыза на Финляндском заливе", 1761-63, и др.). Правда, одна из последних крупных работ художника связана с Москвой - "Вид Кремля из Замоскворечья между Каменным и Живым мостом к полудню" (1766).

Махаев имел учеников, об устройстве будущего которых он всячески заботился, особенно когда основные художественные работы были переданы из ведения Академии наук в ведение АХ. Махаев носил почетное звание "Академии наук ландкартный гравер и в перспективе мастер". Однако ни талант, ни трудолюбие не принесли ему материального достатка. В этом отношении судьба художника оказалась типичной для России.

Третий Зимний дворец в Петербурге. 1750-53. Тушь, перо, кисть


Зверинец, или Охотничий павильон в Царском Селе. 1754-55. Тушь, перо, кисть


Летний дворец Елизаветы Петровны и парадный двор перед ним. Вид с юга. Б. г. Тушь, перо, кисть


Вид Большой Немецкой (или Миллионной) улицы от Главной аптеки к Зимнему дворцу. 1751. Тушь, перо, кисть

Махаев Михаил Иванович (1718-1770)

Главное жизненное поприще замечательного русского гравера и рисовальщика середины XVIII в. М. И. Махаева определилось далеко не сразу. Одиннадцати лет он был отдан на обучение в Адмиралтейскую академию.

В 1731 г. направлен вместе с несколькими другими учениками в мастерскую Академии наук по инструментальному мастерству (изготовление теодолитов и прочих приборов, необходимых для снятия планов и составления географических карт).
Еще через три года юноша был переведен в мастерскую ландкартного и словорезного дела к мастеру-граверу Г. И. Унфецахту. Здесь Махаев задержался надолго. В начале 1740-х гг. он уже считался лучшим литерным специалистом и в случае отсутствия Унфецахта фактически исполнял его обязанности.

Очень велика роль Махаева в разработке различных типов русских шрифтов. Он собственноручно писал тексты на дипломах, вручаемых вновь избранным почетным членам Академии наук, в том числе М. В. Ломоносову и В. К. Тредиаковскому. Позже, в 1752 г., именно Махаеву поручили исполнить составленные Ломоносовым надписи на щитах серебряной гробницы Александра Невского.

В 1740-х гг. Махаев по собственному желанию начал посещать рисовальный класс Академии наук, которым руководил известный художник-декоратор Дж. Валериани. В 1745 г. Махаеву официально указано обучаться "першпектам", то есть правильному перспективному изображению архитектурных видов. И здесь руководителем его был прекрасно знавший перспективную науку Валериани.

Фактически Махаев стал первым в России мастером в этой области. И как оказалось - вовремя. Новую российскую столицу мало еще знали в Европе. Для исправления этого положения и в ознаменование близящегося 50-летия Петербурга было решено издать план столицы. Затем - дополнить его "представлениями" "знатнейших публичных строений города" и издать их отдельным альбомом. Снятие видов поручили Махаеву. В работе художник использовал камеру обскуру - оптический прибор, позволявший при помощи системы линз и зеркал получить на листе фотографически точное изображение наблюдаемого объекта.

Происхождение:

Из семьи священника

Жанр:

Рисунок и гравюра

Работы на Викискладе

Михаи́л Ива́нович Маха́ев ( -) - российский художник , мастер рисунка и гравюры, в особенности архитектурного пейзажа . Родился в Санкт-Петербурге , в семье священника невысокого сана.

Обучение

Основные работы

• 1745-1753 гг. - «План столичного города Санкт-Петербурга с изображением знатнейших проспектов».
• 1750-е гг. - серия гравюр «Окрестности Петербурга» - Махаев рисовал по материалам проектов.
• 1763 г. - серия видов Москвы для коронационного альбома Екатерины II .
• 1760-е гг. - альбом видов усадьбы Кусково (издан в Париже).

М. И. Махаев Вид на Фонтанку , 1753 Гравюра.

Гравюра-Петербург-1753-Махаев

Литература

• Герштейн Ю. Михаил Иванович Махаев, 1718-1770. - М .: Искусство, 1952. - 30 с. - (Массовая библиотека).
• Малиновский К. В. М. И. Махаев, 1718-1770. - Л. : Художник РСФСР , 1978. - 64 с. - (Массовая библиотечка по искусству). - 30 000 экз.
• Алексеев М. А. Михайло Махаев: Мастер видового рисунка XVIII века. - СПб: Журнал «Нева», 2003.
• Малиновский К. В. Петербург в изображении М. И. Махаева. - 2003.
• Малиновский К. В. Михаил Иванович Махаев. - 2008.

Ссылки

Wikimedia Foundation . 2010 .

Смотреть что такое "Махаев, Михаил Иванович" в других словарях:

- (1718 1770), русский рисовальщик и гравёр. Учился и работал главным образом в мастерских петербургской АН (с 1731). Рисовал виды городов (Петербурга, Москвы и их окрестностей), предназначенные для воспроизведения в резцовой гравюре… … Художественная энциклопедия

Русский рисовальщик и гравёр. Учился и работал главным образом в мастерских Петербургской АН (с 1731). Рисовал виды городов (преимущественно Петербурга, Москвы и их окрестностей), предназначенные для воспроизведения в… … Большая советская энциклопедия

- (1718 70) российский рисовальщик и гравер. Рисунки (виды Петербурга, Москвы) отличаются документальностью, мастерством построения перспективы и передачи световоздушной среды … Большой Энциклопедический словарь

Рисовальщик и гравер (1716 1770). Учился (с 1729 г.) в академической школе ландкартному делу и перспективе у живописца Валериани; в 1754 г. был подмастером гривовального художества у Ив. Соколова и Качалова. Из гравюр его известны: два портрета… … Биографический словарь

- (1718 1770), рисовальщик и гравёр. Учился в «Адмиралтейской школе» (1729 31), в художественной мастерской при АН (1731 35), работал в Ландкартно словорезной палате АН под руководством Дж. Валериани (с 1735). Создал альбом рисунков из 12… … Санкт-Петербург (энциклопедия)

Михаи́л Ива́нович Маха́ев ( -) - русский художник , мастер рисунка и гравюры, в особенности архитектурного пейзажа .

Биография

Основные работы

• 1745-1753 гг. - «План столичного города Санкт-Петербурга с изображением знатнейших проспектов».
• 1750-е гг. - серия гравюр «Окрестности Петербурга» - Махаев рисовал по материалам проектов.
• 1763 г. - серия видов Москвы для коронационного альбома Екатерины II .
• 1760-е гг. - альбом видов усадьбы Кусково (издан в Париже).

М. И. Махаев Вид на Фонтанку . 1753 Гравюра

Напишите отзыв о статье "Махаев, Михаил Иванович"

Литература

• Герштейн Ю. Михаил Иванович Махаев, 1718-1770. - М .: Искусство, 1952. - 30 с. - (Массовая библиотека).
• Малиновский К. В. М. И. Махаев, 1718-1770. - Л. : Художник РСФСР , 1978. - 64 с. - (Массовая библиотечка по искусству). - 30 000 экз.
• Алексеев М. А. Михайло Махаев: Мастер видового рисунка XVIII века. - СПб: Журнал «Нева», 2003.
• Малиновский К. В. Петербург в изображении М. И. Махаева. - 2003.
• Малиновский К. В. Михаил Иванович Махаев. - СПб. : Крига, 2008. - 224 с. - 500 экз. - ISBN 978-5-901805-37-4 .

Ссылки

• на «Родоводе ». Дерево предков и потомков

Отрывок, характеризующий Махаев, Михаил Иванович

– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!

В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.

После съемки с натуры Махаев рисовал каждый проспект по два-три раза начерно у себя в мастерской, затем наиболее удачные варианты возил на просмотр к Валериани, который вносил поправки и указывал, что требовалось доделать. В марте 1751 года Валериани писал в доношении в Академию наук, что не только постоянно руководил съемкой петербургских проспектов и помогал в их завершении, но и сам прилежно работал над ними у себя дома. Важная роль Валериани в изготовлении санктпетербургских проспектов видна и из счетов, представленных Махаевым в канцелярию Академии наук для оплаты расходов, понесенных им при работе над городскими видами. С весны 1749 года в течение двух лет в них постоянно повторяются фразы; «на частые переезды в дом к Г.[осподину] Валер.[иани] для рисования и оттушевывания проспектов», «на частыя и всегдашния переезды в дом к Г.[осподину] Валер.[иани] для отделывания при нем оных проспектов». На этом этапе работы в проспекты вносились придающие им динамичность и декоративность изображения судов и стаффажа. Во время работы над проспектами Махаев неоднократно ездил на Неву зарисовывать с натуры яхты, боты, баржи и другие типы судов, бороздивших невские воды. Однако из-за срочности работы недоставало времени рисовать все корабли с натуры, и он обращается в канцелярию Академии наук с просьбой затребовать в Адмиралтействе и на партикулярной верфи чертежи галер, ботов и других судов для представления их на петербургских проспектах. Махаев неоднократно ездил к Валериани «для поставления судов купеческих» и «поставления фигур человеческих» на проспекты под его руководством. В рисовании стаффажа Махаеву помогал ученик Алексей Греков, в аттестации которого И. А. Соколов в 1752 году написал: «способствует в рисовании малых фигур на проспектах, рисует с живой натуры». В работе над проспектами вместе с Грековым Махееву помогал и другой ученик Иван Лапкин.

На заключительном этапе проспекты окончательно доводились Махаевым с помощью линейки, циркуля и отчасти от руки и проходились тушью, пером и кистью.

Готовые проспекты рассматривались Совещанием по делам художественным, после одобрения которым подписывались Штелином как председателем и Валериани как руководителем работ и передавались в гравировальную палату для гравирования на медных досках. Но на этом работа Махаева над проспектами не заканчивалась. Он принимал участие в их гравировании — наносил основные контуры рисунка на загрунтованную медную доску, которую мастера и подмастерья гравировальной палаты прорабатывали затем резцом. После этого доска травилась «царской водкой» (смесью соляной и азотной кислот), затем грунт смывался, рисунок доводился резцом и делался пробный оттиск, который корректировался, после чего доска исправлялась граверами и делался еще один пробный оттиск. Только после этого доска поступала в ландкартно-словорезную палату, где Махаев с учениками вырезал на ней подписи на русском и французском языках. Махаев придавал большое значение этой работе: «Много ровное письмо красы делает, а худая подпись все и хорошее дурным представит».

М. И. Махаев Вид Летнего дворца с юга. 1750-е гг. Бумага, тушь, перо, кисть.

Зарисовка проспектов для альбома продолжалась менее двух лет. За это время Махаев выполнил около двадцати видов города, но Совещание по делам художественным одобрило только двенадцать из них.

В июле 1752 года, когда работа над гравюрами уже подходила к концу, вдруг было решено включить в альбом и вид Кронштадта. 16 июля Махаев с двумя учениками — Грековым и Лапкиным и «гезелем Фелтиным» (будущим известным русским архитектором Ю. М. Фельтеном) был послан на неделю в Кронштадт. Там он с учениками зарисовывал «проспект с крепости Кронштадтской гавани и всякому казенному и обывательскому строению», «гезель же Фелтин снимал план и профиль с деревянной модели всему невозделанному каналу и с бассейнами», т. е. новопостроенного кронштадтского дока. Однако спешка не дала результатов. Махаев рапортовал в Академию, что «генерального проспекта от Кронштадта на срочное число делать было не можно». Поэтому количество гравюр в альбоме осталось прежним — двенадцать, из них четыре «генеральных» проспекта в два александрийских листа и восемь «специальных» проспектов в один александрийский лист. Название «александрийский лист» употреблялось в то время для обозначения листа размером приблизительно сорок на шестьдесят пять сантиметров.

Изобразительная летопись города, начатая первым видом Санкт-Петербурга в 1704 году на гравюре П. Пикарта и продолженная в листах А. Ф. Зубова, X. Марселиуса и О. Эллигера, достигает расцвета в рисунках Махаева, традиции которого спустя полвека продолжили в своих живописных работах Ф. Я. Алексеев и Б. Патерсен.

В своих рисунках Махаев создал образ Петербурга того времени, запечатлел архитектурные сооружения, возведенные в столице за пятьдесят лет, о которых столь выразительно сказал М. В. Ломоносов: «Ровную и нискую земли плоскость подостлала натура, как бы нарочно, для помещения гор, рукотворенных для доказания исполинскаго могущества России, ибо хотя нет здесь натуральных возвышений, но здания огромныя вместо их восходят». Петербургские виды Махаева продолжают традицию «прешпектов» петровского времени и являются как бы дополнениями к плану города. Но в середине XVIII века перспектива, оставаясь еще документальной зарисовкой городского вида, уже приобретает черты пейзажа. В работах Махаева появляется новый художественный образ российской столицы, отличный от созданного Зубовым и вместе с тем преемственно с ним связанный. Связь с гравюрами петровского времени сохраняется в широком развороте пространства, в мотиве многочисленных судов на реке. Но в образе Петербурга, созданном Махаевым, видно личное отношение художника к городу, воспевание его красоты. Махаев чувствовал поэзию городского пейзажа и умел ее передать. Это и есть то новое, что отличает рисунки Махаева от изображений Петербурга Зубова. Кроме того, между ними существуют и композиционные отличия, Зубов рисует здания фронтально, точно передавая все особенности архитектуры. Махаев же создает пейзаж города или архитектурного ансамбля. Отдельные постройки он часто рисует с угла, придавая им не только большую пространственность и глубину, но и большее зрительное правдоподобие. Махаев достигает значительных успехов в овладении перспективой. В некоторых рисунках он сдвигает точку схода в сторону от центра (например, «Проспект Биржи и Гостинаго двора вверх по малой Неве реке»), допускает асимметрию в размещении архитектурных масс (например, «Проспект новопостроенных палат против Аничковских ворот»).

По сравнению с гравюрами Зубова Махаев в своих проспектах отводит больше места небу. Вместо картушей или лент с надписями, обычных в листах Зубова, Махаев помещает переданные с помощью отмывок тушью облака, которые теперь не растянуты по плоскости листа, а создают впечатление необъятного простора неба.

В рисунках Махаева мы наблюдаем впервые в русском искусстве попытку передать воздушное пространство смягчением линий и контрастов, света и теней на дальних планах и обобщением архитектурных деталей на удаленных от зрителя зданиях. Если для панорам петровского времени характерна четкая прорисовка предметов переднего плана, то в проспектах Махаева им часто придается, наоборот, силуэтный характер («Проспект вверх по Неве реке от Адмиралтейства и Академии наук к востоку»), как это было распространено в декоративной живописи в середине XVIII века. Такая силуэтность переднего плана усиливает впечатление свето-воздушной среды и способствует передаче раскрывающегося в глубину пространства. Выполненные в легкой, изящной манере, столь соответствовавшей стилю изображаемой барочной архитектуры, рисунки Махаева при переводе в гравюру, к сожалению, становились суше и тяжелее.

Перелистывая альбом, мы как бы совершаем прогулку по Санкт-Петербургу. На проспектах воспроизводится центральная часть города и отдельные замечательные здания. Наиболее застроенными районами были в то время берега Невы. Здесь находилось большинство каменных зданий, выдающихся в архитектурном отношении. И поэтому Нева и ее берега были в центре внимания художника. На реке множество военных и торговых кораблей, снуют бесчисленные лодки, которые служили тогда как транспортное средство для перевозки людей и грузов по Большой и Малой Неве, Фонтанке, Мойке. Изображение набережных оживлено передачей повседневной жизни города: мчатся кареты, скачут курьеры, маршируют солдаты, разносчики предлагают свои товары, фонарщик зажигает фонари у Аничкова моста, дворяне прогуливаются по набережным, простой люд спешит по улицам. Стаффаж не только оживляет проспекты, но и служит средством выявления масштаба построек. Кроме того, он подчеркивает назначение зданий: придворные у Летнего дворца, кареты сановников и курьеры у здания Государственных коллегий, толпа горожан и извозчики у Гостиного двора. В архитектурные пейзажи включены жанровые сцены: парад на лугу перед третьим Зимним дворцом, чтение царского или сенатского указа на площади возле здания Государственных коллегий, выгрузка товаров с кораблей у Гостиного двора, строительные работы на набережных, укладка бревен в штабеля на берегу Фонтанки, выпас коров на лугу перед Адмиралтейством.

Обращение к Петербургу, прославление российской столицы характерно для деятелей русской культуры середины XVIII века. «Распростертыя рядом по главным берегам невским и меньших протоков государственныя и обывательския палаты каким великолепием восхищают зрения, усугубляя красоту в струях спокойных изображением, пересекающимся то от волнения, то от плавающих многочисленных судов разнаго рода, отнимающих любезное мечтание на время, якобы для увеличения приятности и смотрящих жадности. Взойдет кто на высокое здание, увидит, кругом осматривая, якобы плавающия на водах домы, и токмо разделенные прямыми линеями, как бы полки, поставленный урядными строями. При сем каналы, сады, фонтаны, перспективы в самом городе и в увеселительных домах, окрест его лежащих».

Вместе с Ломоносовым и Тредиаковским Махаев воспел красоту Санкт-Петербурга, за несколько десятилетий превратившегося из города-порта, города-крепости в город прекрасных дворцов и парков. Но в рисунках Махаева и гравюрах с них запечатлен не весь город, а только его центральная часть, что объясняется, прежде всего, поставленной перед Махаевым задачей — изобразить «знатнейшие проспекты» Санкт-Петербурга. Пышность и великолепие дворцов оттеняются скромностью окружающих построек. Махаев с документальной точностью передает архитектуру зданий, их формы и пропорции. Гравюры с рисунков Махаева сохранили для нас архитектурный облик многих замечательных, позже исчезнувших или перестроенных петербургских зданий первой половины XVIII века — Летнего, а также второго и третьего Зимних дворцов, каменного Гостиного двора на стрелке Васильевского острова, первоначальный облик Адмиралтейства, Кунсткамеры и Государственных коллегий, еще не полностью застроенной Невской перспективы.

Альбом «План столичного города Санкт-Петербурга с изображением знатнейших онаго проспектов изданный трудами императорской Академии Наук и Художеств в Санкт-Петербурге» с планом и двенадцатью видами города был отпечатан в мае 1753 года тиражом сто экземпляров и предназначен «в подарок за море господам послам и посланникам и обретавшимся при чужестранных дворах российским министрам и в королевские тамошние библиотеки», а также для свободной продажи. Его экземпляры были высланы российским послам в Вене, Гааге, Дрездене, посланникам в Варшаве, Гамбурге, Данциге, Копенгагене, Лондоне, Стокгольме и в королевские библиотеки Берлина, Дрездена, Копенгагена, Лондона, Парижа, Стокгольма. Кроме того, по одному экземпляру было выдано бесплатно Махаеву, Соколову, под смотрением которого осуществлялось гравирование проспектов и плана, составителю нового плана Санкт-Петербурга Трускотту и членам Совещания по делам художественным Штелину, Валериани, Гриммелю и Шумахеру. Оставшиеся экземпляры продавались по весьма высокой для того времени цене — десять рублей.

Вышедший альбом пользовался большой популярностью. Первый тираж разошелся очень быстро, и в 1754, 1755 и 1756 годах трижды проводилось дополнительное печатание альбома. С отдельных его листов в России и за границей делались многочисленные живописные и гравированные копии. Эстампы, печатавшиеся с проспектов за границей, имеют подписи на английском, итальянском, испанском и французском языках. Гравюры с видами Петербурга, исполненные с рисунков Махаева, часто использовались в качестве сюжетов для украшения мебели и росписи табакерок.

Работа Махаева и граверов Художественного департамента над видами Петербурга получила всеобщее признание. В указе правительствующего сената от 14 июня 1753 года было отмечено, что российские художники показали высокое мастерство в создании проспектов и деньги на их обучение и жалованье расходовались не напрасно. Авторитет Махаева в Академии наук также растет. Через три года Валериани пишет в аттестате Махаеву: «За такие его полезные труды также и добропорядочное содержание к оказанию ему от канцелярии Академии Наук всякой милости и прибавления жалованья весьма достоин». 28 июня 1756 года ему было присвоено звание мастера. В 1757 году он сменяет Валериани на его посту члена Совещания по делам художественным. В сентябре 1759 года Махаев получил чин прапорщика.

М. И. Махаев Вид Санкт-Петербурга вниз по Неве реке. 1759-1760 гг. Бумага, тушь, перо, кисть. Государственный Русский музей.

После выхода альбома работа Махаева как перспективного рисовальщика не закончилась. В 1753—1757 годах он выполнил семь рисунков для гравюр с изображением Каменного острова по заказу тогдашнего его владельца канцлера Российской империи графа А. П. Бестужева-Рюмина. Запечатленный на гравюрах архитектурный ансамбль был создан в 1740—1750-х годах неизвестным архитектором и до наших дней не сохранился. В 1765 году Каменный остров приобрела Екатерина II, а в 1766—1781 годах на месте прежней усадьбы под наблюдением архитектора Ю. М. Фельтена был построен Каменноостровский дворец.

Точки для съемки каменноостровских проспектов выбирал Штелин. Осенью 1753 года он писал, что ему «потребно... подмастерье Махаев с перспективными его инструментами, да надобна шлюпка, чтоб на ней немедленно к Каменному острову ехать и требуемые два проспекта, выбрав, назначить и приказать оные снять подмастерью Махаеву». Здесь речь идет о первых двух видах, выполненных Махаевым в том же году.

Листы этой серии показывают нам, как выглядели загородные усадьбы российских вельмож в середине XVIII века — нарядный дворец с флигелями, обширным партерным садом вокруг, с построенными в нем павильонами и беседками. Махаев запечатлел в своих рисунках характерные особенности регулярного парка, появившегося в России при Петре I и широко распространенного до 1770-х годов.

В художественном отношении эти проспекты несколько уступают предыдущим работам Махаева. Ощутимо различие в эмоциональном настрое этих листов по сравнению с рассмотренными выше петербургскими проспектами 1748— 1750 годов. Заметная сухость изображения, одинаковая во всех листах симметричность композиции, довольно схематичное изображение растительности — все это наводит на мысль, что Махаев, хотя и добросовестно, но без особого увлечения исполнял эту заказную работу для всесильного вельможи.

В августе 1754 года Махаев начал работу над проспектами окрестностей Санкт-Петербурга. В первый год он снял три проспекта Царского Села. Проспект Царскосельского дворца на двух листах Махаев после съемки на месте рисовал в рабочие часы в Академии наук, а Эрмитаж и Охотничий павильон для скорейшего завершения он отделывал у себя дома в свободное от работы в Академии время — по вечерам и по праздникам. Законченные проспекты были апробированы Совещанием по делам художественным и отданы в гравировальную палату мастеру Соколову. В 1758 году Махаев дополнил и исправил рисунок Царскосельского дворца по окончании в нем строительных и отделочных работ и вновь отдал граверам. Все три гравюры с видами Царского Села были готовы в 1761 году.

В июле 1755 года Махаеву было велено ехать в Петергоф и Ораниенбаум для снятия там проспектов императорских дворцов. Перед отъездом в Ораниенбаум канцелярия Академии дала ему грозную инструкцию: «Ему Махаеву объявить, дабы он при снятии тех проспектов употреблял себя под смотрением господина Валериани в тех местах, где от него показано будет, а в других местах где высочайшее присутствие есть отнюдь не дерзал». Эти два проспекта были закончены к маю 1757 года.

Проспекты летних резиденций русских царей свидетельствуют о мастерстве Махаева в передаче грандиозных по масштабам дворцов («Дворец в Царском Селе», «Проспект Ораниенбаума»), декоративного характера архитектуры и пейзажа («Петергофский дворец», «Эрмитаж») и их гармоничного сочетания между собой («Охотничий павильон в Зверинце»). На заключительном этапе работы над ними, при отделке рисунков Махаев довольно широко пользовался чертежами. В 1756 году в рапорте в Академию наук он писал о том, что ему необходимо «для проспектов скопировать садовые планы, а именно здешнего Летнего, Петергофского, Стрельнинского дворцов и при них фасады палатам, гротам, трельяжам, кашкадам и протчему, чтобы от тех рисунков усмотрено будет к надобности». После снятия вида с помощью камеры-обскуры Махаев дорабатывал рисунок и уточнял его с помощью чертежей и планов, перенося с них отдельные детали. Благодаря такому методу работы, его проспекты отличаются большой точностью в передаче архитектурных деталей изображенных построек.

После выпуска первого альбома с видами Санкт-Петербурга в Академии наук была начата подготовка к выпуску второго альбома с видами российской столицы. Он должен был состоять из девяти проспектов: шести «специальных» — в один александрийский лист — и трех «генеральных» — по два листа каждый. К маю 1757 года Махаев подготовил и Валериани апробировал девять рисунков для альбома.

К сожалению, этот альбом не был издан. Рисунки Махаева были переданы в гравировальную палату, но на сей раз работа там велась очень медленно и осталась незавершенной.

М. И. Махаев "Старой зимней деревянной дом" (на Невском проспекте). 1761-1762 гг. Гравюра Ф. Т. Внукова по рисунку М. И. Махаева. Государственный Эрмитаж.

Кроме гравюр видов Петербурга с рисунков Махаева, сохранились подлинные его рисунки, исполненные пером с отмывкой тушью. Это лишь небольшая часть видов города и окрестностей, исполненных Махаевым. В октябре 1756 года он сообщал в канцелярию Академии наук, что, начиная с 1748 года, им снято более тридцати проспектов Санкт-Петербурга.

Следующую большую серию видов города Махаев нарисовал в июне—августе 1761 года, когда было решено изготовить для семилетнего великого князя Павла Петровича маленький карманный календарь, который должны были украшать гравюры с видами столицы и пригородов. Махаев исполнил двенадцать рисунков с изображением лучших зданий Санкт-Петербурга и его пригородов.

За исключением Большого дворца в Петергофе и двух павильонов (Эрмитажа и Охотничьего павильона в Зверинце) в Царском Селе, эта серия не повторяет проспекты, воспроизведенные в альбоме 1753 года. С рисунков Махаева были исполнены гравюры (9х11,5). Но на следующий год было решено переделать карманный календарь в настенный, поэтому изготовленные проспекты не были использованы.

Все эти работы Махаева показали, что он стал ведущим мастером архитектурного пейзажа в России в середине XVIII века. Его умение точно и грамотно воссоздавать на листе бумаги городские виды и отдельные строения, передавать характер архитектурного пейзажа, вкладывать в него большое эмоциональное содержание высоко ценили другие художники. Так, француз де Белли при создании рисунков к коронационному альбому Екатерины II поставил в контракте условие, чтобы его помощником был назначен Махаев. Поэтому в марте 1763 года тот получил приказ ехать в Москву для исполнения проспектов к подготавливаемому альбому. Но, как писал сам Махаев, он был послан в Москву не только для выполнения рисунков, предназначенных для коронационного альбома Екатерины II, но и для съемки проспектов по заданию Академии наук. Летом он докладывал советнику И. И. Тауберту в Академию наук: «Усердно ищу службу свою показать, для чего во всю С.[вятую] неделю на колокольни и протчие высокие места ходил и ездить стараюсь; как скоро только время чем не препятствует». Во время пребывания в Москве Махаев со своим учеником В. А. Усачевым исполнил восемнадцать проспектов, в том числе, «с апробации статского советника и господина директора Штелина снимал Кремль с трех мест с частью Китая», а также различные постройки в Кремле и в городе с пунктов, которые намечал де Велли. Большое внимание Махаев уделил зарисовкам триумфальных ворот, которые были прекрасными архитектурными памятниками, выдержанными в традициях дворцовой архитектуры середины XVIII века.